Фильм Николаса Роуга «А теперь не смотри» — экранизация одноимённой новеллы Дафны Дюморье. Джон и Лора Бакстеры (Дональд Сазерлэнд и Джули Кристи) теряют в пруду возле своего загородного дома дочь Кристин. После трагедии они оставляют своего сына в Англии и уезжают в Венецию, где Джон работает над реставрацией церкви Сан-Николо деи Мендиколи. В Венеции тревожно — в городе орудует маньяк, а Джону периодически мерещится девочка в красном плаще, в котором была Кристин в день трагедии. В венецианском ресторане супруги знакомятся с двумя пожилыми сёстрами — Хезер (Хилари Мейсон) и Уэнди (Клелия Матания). Хезер слепая, но при этом она обладает даром общения с духами. При первой же встрече она убеждает Лору, что может общаться с Кристин. Джон относится к этому крайне скептически, но Лора снова встречается с ясновидящей и Кристин через Хезер предупреждает, что Джону грозит опасность. Действительно, вскоре Джон чуть не падает из-под потолка церкви, а их сын в Англии получает травму. Лора вылетает домой первым же утренним рейсом, но в этот же день Джон видит жену на Гранд-канале вместе с таинственными сёстрами. Он пытается её разыскать, обращается в полицию, но всё, что ему остаётся — бродить по тёмным узким улочкам недружелюбного города, видя красный плащ то в отражении воды, то в щелях между домами…
Зимняя Венеция Николаса Роуга — один из самых мрачных городов кинематографической планеты Земля, который отлично подходит для очередного высокохудожественного триллера семидесятых. Даже Англия, где совершилась трагедия, за счёт мягкого света заходящего солнца, за счёт ещё зеленеющей травы и играющих детей обладает большей жизненной энергией. В Венеции мы видим только камень и воду: в грязных волнах плавают трупы, а в каменных лабиринтах бегает ярко-красный призрак. Лишь редкие кадры большой воды дают картине воздух. Плавучий город — царство гниения и смерти, каждая лишняя минута, проведённая героями на этой зыбкой земле чревата быстрым переселением в иной мир. По крайней мере, именно такую информацию пытается донести до родителей Кристин через медиума. Ни святой Николай, ни святой Марк чужестранцам не помогут — церковь не может спасти от нависающего рока семью своего реставратора; епископ бессилен, также, впрочем, как и мирские власти в лице полиции города.
Венеция также превращается для героев в новый Вавилон. На фоне установления пусть зыбкой, но всё же связи между миром людей и миром духов, слабеют коммуникативные каналы между живыми. Джон и Лора постоянно сталкиваются с недопониманием, многие встреченные жители города, к сожалению, не говорят по-английски. Джона часто принимают за другого человека — то за вуайера, то за маньяка. Чем больше Лора интересуется общением с духами, тем более ослабевают её связи с мужем — начинается всё с небольших ссор, а заканчивается физическим разломом реальности, когда Джон и Лора оказываются в разных временах и пространствах. Начало этого отчуждения передано уже в смелой сексуальной сцене, которая вперемешку смонтирована с флешфорвардом, показывающим одевающихся супругов.
Монтаж в принципе становится одним из главных, наряду с музыкой Пино Донаджио, орудий Роуга в создании тревожной атмосферы. Красный плащ в отражении; красный велосипед, который наезжает на стекло; красный мяч, который плывёт по холодной воде; странное красное пятно на фотографии древней церкви, которое вдруг оживает — благодаря этому нервному монтажному ряду зритель предчувствует трагедию заранее. В Венеции многие кадры из экспозиции будут врезаться в ткань повествования для передачи смятения, в котором находится Джон, и для передачи чувства опасности. Роуг играет на контрасте цвета крови и безжизненных пепельных или землистых пейзажей Венеции и её каналов. Красные сапожки Лоры словно ведут её не в ту сторону, неизменный красный шарф Джона словно кричит о грядущей трагедии, а изящная параллель между отражениями двух ярко-красных плащей в английском пруду и итальянском канале уводит зрителя в причудливый мир духов и призраков, который вполне может получить и грубо рационалистическое объяснение.