Метка: Russia

«Окраина» — первый и последний полнометражный фильм рано скончавшегося Петра Луцика. Взявшая у шедевра Барнета название картина повествует о жизни фермеров из предуральских степей, у которых только что переданную в частные руки землю отобрали некие бурильщики, обитающие во внекадровом пространстве. Поняв, что дома сидеть бессмысленно, мужички отправляются в путь за правдой, предварительно засунув обрез в седельную сумку. Верховодит экспедицией Филипп Ильич (Юрий Дубровин) — добродушный улыбчивый охотник с ленинским прищуром — не тем прищуром, с которым вождь произнёс «Учиться, учиться и ещё раз учиться», а тем, с которым Ильич «мог бы и бритвочкой мальчика полоснуть». В пару ему встаёт Колька Полуянов (Николай Олялин) — сосредоточенный обладатель чапаевских усов и того самого обреза, который Колька готов по любому поводу пустить в ход. Вдвоём несподручно — и фермеры стаскивают с печи молодого Паньку Морозова (Алексей Пушкин) — тщедушного паренька с ликом мученика, который постоянно собирается на тот свет, а ближе к концу истории приобретает стальной взгляд фанатика.
И запетляла дорожка народных мстителей, кровавая дорожка вырвавшейся на свободу русской богатырской силушки. Истинного же владельца земли найти ещё надо — вот и приходится по дороге в стольный град кого в проруби топить, кому детей на печке жарить, кому голову отрывать, а кого и зубами своими грызть до смерти лютой. Так три богатыря добираются, наконец, до Москвы и топят город в крови и чёрной нефтяной гари.

«Окраина» — точный и лаконичный синефильский сказ, который с годами лишь набирает силу и становится всё актуальнее. Картина тонко стилизована по изображению и внутреннему темпу под чёрно-белый сталинский кинематограф и даже заимствует музыку из фильмов тех лет. Работа режиссёра с реквизитом и пространством превращает попытку с одного кадра угадать время действия картины в невыполнимую задачу. «Окраина» сознательно безвременна, как безвременны кадры выхолощенного нутра русской избы, кадры продуваемой всеми ветрами заснеженной безлюдной степи, кадры огненного зарева над Кремлём (1571? 1611? 1812? 1905?). Одеты и вооружены герои так, словно это охотники на кулаков и беляков, отбившиеся от чапаевского отряда и заплутавшие в буране под волчий вой. Лишь в самом финале, попав в логово нового Кащея (Виктор Степанов), они облачаются наконец в костюмы — почти такие же, как и на плечах упырей-охранников, с которыми они едут на длинном тёмном лифте то ли на последний этаж сталинского небоскрёба, то ли в самую глубину преисподней.
Пётр Луцик своим сказом или притчей — нарочито немногословной, а от того и афористичной, поднимает целый культурологический пласт крестьянского насилия — вечного спутника русской истории. Слово «окраина» оказывается созвучно американскому «фронтиру», воспетому в киновестернах. Не случайно же жестокий Колька Полуянов носит обрез «смерть председателю» именно в седельной сумке, хотя ни одного коня, кроме железного, в кадре не появляется. За фронтиром нет законности — там прав тот, кто быстрее и метче стреляет. Бумажка о собственности — ничто против ножа в рукаве и бритвы в зубах. За Скалистыми горами есть только индейские племена, живущие в полной гармонии с природой в своём жестоком мире. Гармония с землей притягательна и в то же время губительна — когда человек находит полное равновесие с окружающей природой и окончательно встраивается в экосистему, он перестает развиваться — как те дикие племена, не меняющиеся тысячелетиями, которых герои наблюдают по случайно включённому телевизору в тот момент, когда Колька совершает почти ритуальный каннибализм по отношению к классовому врагу — обкомовцу, чью плоть он спокойно запьёт спиртом из походной фляжки. Город, прогресс, частная собственность — крестьян волнует только возможность под ярко-голубым оптимистичным весенним небом пахать удобрённую своей кровью землю на тракторах, которые как раз и стали в своё время символом борьбы общины с кулаком. И новая власть девяностых становится таким же классовым врагом, захватчиком, который с кольтом в руках сгоняет автохтонов с насиженных земель.
Точность этой скупой на экранные излишества стилизованной притчи поражает всё больше и больше. В Москве Луцика 199. г. мы видим только два здания — сталинскую высотку с офисом нефтяной компании и кремлёвскую башню. Точная и очень злободневная рифма власти нефтяных бандитов, которые думают только о том, как бы высосать всю кровь из подземных вен страны, большая часть населения которой всю жизнь и проводит на далёкой окраине. Разве что зарева над Кремлем пока ещё не видно.