«Сломанные побеги или китаец и девушка» — камерная драма Дэвида Гриффита. Лилиан Гиш играет дочь боксёра (Дональд Крисп), живущего в криминальном квартале — алкоголика и садиста, который регулярно бьёт её кнутом. О тяжёлой судьбе девушки узнаёт китаец (Ричард Бартелмесс), который держит неподалёку магазинчик. Он прибыл в страну европейцев, чтобы нести им учение Будды о миролюбии и ненасилии. Китаец укрывает девушку у себя, дарит ей красивую одежду, осыпает её цветами. Он платонически влюблён. Дружки отца несчастной прознают об этом. Отец возвращает дочь домой, разгромив предварительно дом китайца, где насмерть забивает несчастную. К нему врывается китаец, убивает злодея из револьвера, забирает тело девушки к себе домой, где закалывается.
Дэвид Гриффит о очередной раз доказывает, что умеет снимать, как крупномасштабные эпические постановки («Рождение нации», «Нетерпимость»), так и интимистские картины с минимальным количеством действующих лиц. «Сломанные побеги» начинаются неубедительно, как сентиментальная картина про несчастную девушку. В первой половине фильму не хватает подлинного драматизма и темпа. Зато после переселения главной героини к китайцу картина преображается. Во-первых, возникает резкий контраст между образом жизни девушки в двух её домах, что кстати, весьма выигрышно для звёздного статуса Лилиан Гиш. В мирных сценах она демонстрирует свою красоту, а в сценах скандалов с отцом — своё мощное драматическое дарование. Во-вторых, во второй половине фильма возникают нешуточные страсти и смертельные конфликты, которые значительно поднимают общий уровень картины. Гриффит не очень активно использует свои новаторские приёмы, позволяя зрителю сосредоточится прежде всего на эмоциях трёх своих героев. При этом он не забывает и о необходимой доле саспенса в фирменном параллельном монтаже. В результате зритель оказывается один на один с шекспировским финалом, в котором погибают все герои фильма и грустным выводом автора: борьба за мир и ненасилие закончилась кровавой резней и смертью маленького буддиста. Резкий финал, который испугал продюсеров, был по достоинству принят восторженной публикой, оценившей гуманистический посыл великого режиссёра.
